Что такое Революция
Революция – это слово, которое используется в многих контекстах, но обычно оно предназначено для описания агрессивного свержения правительственной структуры или массового внезапного изменения социальных ценностей. Самым ярким признаком революции, является тот факт, что в большинстве случаев происходит переворот привычных устоев, и все якобы привычные функции, исполняются диаметрально противоположным образом.
Что такое РЕВОЛЮЦИЯ — значение, определение простыми словами.
Простыми словами, Революция – это процесс при котором общество недовольное происходящим в их стране, смещает правительство силовым методом, за исключением так называемых «мирных» революций. Помимо революций, связанных с политическими или социальными аспектами существует множество других разновидностей революций. Это может быть:
- Культурная революция;
- Экономическая революция;
- Сексуальная революция;
- Научная революция;
- Промышленная революция
Этимология слова «Революция».
Термин происходит от латинского слова «revolutio», что переводится как: переворот, превращение, изменение, обращение.
Причины революции или почему они происходят.
Самой основной причиной любой революции, является недовольство населения сложившимся государственным строем. Так общество может быть мотивировано к совершению переворота:
- низким уровнем заработной платы;
- ограничением свобод;
- классовым неравенством,
- отсутствием справедливой судебной системы и тому подобными ущемлениями.
В некоторых обществах угнетение может продолжаться сотни лет, прежде чем народ решит действовать против правительства. Как правило, толчком для начала революции могут послужить особо яркие события, которые окончательно переполняют чашу народного терпения. В качестве примера подобных ярких и шокирующих событий, которые послужили началом революции, можно привести избиение студентов сотрудниками «Беркута» в Киеве, Украина.
Итоги и проблемы революции.
Если революция происходит успешно, общество начинает создавать новый политический и социальный строй с учетом потребностей населения. Как правило, данный послереволюционный процесс занимает длительный период времени и требует массу усилий от самого народа. Данный период обычно характеризуется наличием обилия болезненных новых реформ, которые тяжело сказываются на привычном строе общества. Тем не менее, как показывает мировая практика, со временем уровень жизни населения повышается, и страна вступает в эпоху стремительного развития.
Даже когда революционные попытки не увенчались успехом, они могут потенциально привести к значительным социальным изменениям. Когда общество проявляет стремление к значительным социальным изменениям, чаще всего политические элиты идут на уступки, чтобы успокоить ситуацию.
К числу проблем, связанных с революцией можно отнести аспекты, связанные с приходом к власти новых, но не совсем честных политиков. Подобные личности, пользуясь нестабильностью в государстве и огромным кредитом народного доверия, используют власть в личных корыстных и целях. Они имитируют введение реформ и создают видимость бурной деятельности, но на самом деле они лишь оттягивают время необходимое для личного обогащения.
В год столетия революции самое время поговорить о том, что же такое революция. Речь идет о социально-политическом феномене, «революции» в других смыслах слова («неолитическая революция», «научно-техническая революция», «сексуальная революция» и т.п.) мы оставляем здесь в стороне.
Спектр мнений
К сожалению, понятие революции, как правило, формировалось индуктивно, как логическая конструкция, основанная на том, что важнее всего для автора - конституционное устройство либо экономика, смена правительства или мифы общественного сознания. В итоге авторы, предлагающие определения, нередко перечисляют самые разные стороны процесса, перемежая их трудноопределимыми понятиями вроде «радикальное», «быстрое», «фундаментальное», «качественное», «сбой», «нарушение равновесия». Иногда выдвигаются критерии, которые автор расценивает как положительные или отрицательные в силу своей идеологии и на этом основании считает их критерием революции (например, «далеко идущие изменения», направленные на модернизацию и централизацию) . Все эти критерии не позволяют четко отделять революцию как явление от других похожих процессов, четко датировать революции.
Историк В.П. Булдаков пытается отождествить революцию с архаичной смутой: «Революция может рассматриваться как дикая реакция на латентные формы насилия, которые приняли социально-удушающую форму… Революционный хаос можно рассматривать как раскрытие “варварского” человеческого естества, запрятанного под ставшей тесной оболочкой “цивилизаторского” насилия власти» . Нет, не может революция так рассматриваться, в ее сути во всяком случае. Дело в том, что конфликт «цивилизаторского насилия» и «варварского» естества существует от начала цивилизации, а революции, о которых идет речь, - явление куда более позднее. Вопрос о том, были ли революции в древности и что под ними понимать, остается дискуссионным, но события, которые принято называть революциями в современном понимании слова, возникают только в Новом времени. Более того, они отличаются от многочисленных бунтов, «бессмысленных и беспощадных», а главное - нерезультативных в смысле общественных преобразований. То, что современники могут воспринимать как смуту, может быть и революцией. Революции могут сопровождаться погромами и убийствами архаичного типа (хотя такие злодейства происходят и без всяких революций тоже). Но суть революции - не в смуте, не в архаичном погроме. Да и не противопоставляют себя революции «цивилизаторству», скорее наоборот.
Проблему пытаются решить и филологи, ибо они создают толковые словари русского языка. Но при этом филологи и консультирующие их историки могут быть далеки от научной проблематики революции и вынуждены опираться на марксистско-ленинскую концепцию, слегка причесанную в духе времени, например: «низвержение, разрушение отжившего общественного и государственного строя, приход к власти нового, передового класса и утверждение нового, прогрессивного строя» . Получается, что в ходе одной революции разрушается один общественный строй, целая социальная система, и сразу же утверждается новый строй.
Между тем для историка в столь сложном случае логичнее отталкиваться от реальных событий, которые уже вошли в историю как «классические революции»: как минимум Великая французская революция и революция в России, начавшаяся в феврале 1917 года. В этот «обязательный» список включаются также другие французские революции XIX века и революция, начавшаяся в 1905 году в России (как правило, она датируется 1905–1907 годами). Также «желательно», чтобы определение учитывало и более ранние революции, по крайней мере Английскую революцию XVII века («Великий мятеж»). Эти события являются революциями как свершившиеся исторические факты, и определение революции должно быть сформулировано так, чтобы эти три-четыре события под него подпадали.
Рассмотрим на примере этих революций пять определений, приведенных Д. Пейджем как наиболее типичные для западной науки (Т. Скочпол, С. Хантингтон, Э. Гидденс и Ч. Тилли) .
Т. Скочпол: «стремительная коренная трансформация государственных и классовых структур общества, сопровождаемая и частично поддерживаемая классовыми восстаниями снизу». Прежде всего бросается в глаза отсутствие причинно-следственной связи трансформации и восстаний, которые как бы совпадают по времени. Но это полбеды. Беда в том, что в ходе большинства из перечисленных революций коренная трансформация классовых структур не происходит. Применительно к революции 1905–1907 годов трудно говорить даже о коренном изменении государственных структур (при всем уважении к введению Государственной думы). Коренная трансформация классовых структур может происходить и без революции, сопровождаясь при этом крестьянскими восстаниями, - так было в России в 60-е годы XIX века. Но, по общему мнению, социально-политической революции в собственном смысле слова тогда не произошло. А ведь глубина классовой трансформации была ничуть не меньше, чем в 1905–1907 годах. Остается «стремительность». Но это тоже очень слабый критерий. «Стремительно» - это сколько лет? Великая французская революция, по разным оценкам, длилась от 5 до 15 лет (это если не включать в революционный период империю Наполеона), наиболее обоснованная, на мой взгляд, датировка - 1789–1799 годы. Английская революция «тянулась» 20 лет. Бывают революции и «постремительнее», но и периоды «эволюции» также бывают сопоставимы по длительности с длинными революциями. Реставрация после Английской революции длилась 28 лет, после Наполеоновских войн - 15 лет.
Может быть, лучше определение С. Хантингтона? «Стремительное, фундаментальное и насильственное внутриполитическое изменение в доминирующих ценностях и мифах общества, его политических институтах, социальной структуре, лидерстве, деятельности правительства и политике». Это типичное определение через перечисление, в котором причинно-следственные связи между явлениями автора не очень интересуют. Каждое из таких изменений может вполне свершиться без революции. Одни мифы чего стоят. А все вместе они не встречаются в ходе большинства революций. О фундаментальном (качественном) изменении социальной структуры уже в ходе (а не после) революции мы говорили выше. А тут еще и ценности с мифами. Беда Хантингтона заключается в том, что он применительно к таким сложным материям характеризует общество как целое (а революция его как раз раскалывает). Можно ли сказать, что вся Франция целиком даже во время Великой революции отказалась от католических ценностей и мифов? Количество их противников увеличилось, но это количественное, а не качественное изменение. Остались массы, приверженные прежним ценностям - одна Вандея чего стоит. Что уж говорить о революциях XIX века, куда слабее перепахавших французское общество.
Поняв слабость определений, преувеличивающих совершаемый революцией прогресс, А. Гидденс переносит центр тяжести в политическую сферу: «захват государственной власти посредством насильственных средств лидерами массового движения, когда впоследствии эта власть используется для инициирования основных процессов социальных реформ». Ближе, но все равно не то. Во-первых, Э. Гидденс забыл о таких революциях, как 1905–1907 годов, где означенный захват не произошел. Более того, даже классические революции могут долго протекать и даже добиваться результатов до момента насильственного захвата власти революционными лидерами масс (Франция 1789–1791 годов, например). Во-вторых, неясен критерий «основных социальных реформ». Можно догадаться, что Э. Гидденс подчеркивает их глубину. Но бывает, что глубокие реформы даже в условиях революции проводят не лидеры массовых движений, так как революция может начаться с переворота (Португалия 1974 года, например). После этого массы могут поддержать новую власть, но это не значит, что к власти пришли именно лидеры массового движения (отчасти это относится и к ситуации февраля 1917 года в России, когда выяснилось, что лидерами масс являются не министры Временного правительства, а Советы). В-третьих, революция может начаться с ненасильственного прихода к власти, после чего социальные реформы провоцируют революцию (Чили 1970–1973 годов).
Еще более политологичным и потому слабым является определение Ч. Тили: «насильственная передача власти над государством, в ходе которой по меньшей мере две различные коалиции соперников предъявляют взаимоисключающие требования в отношении права контролировать государство, и некоторая значительная часть населения подчиняется юрисдикции государства и подчиняется требованиям каждой коалиции». У Ч. Тилли недостатки определения Э. Гидденса гипертрофированы, сущностные особенности революции забыты настолько, что такое определение можно отнести и к междоусобицам, обычным гражданским войнам со времен Древнего Рима и даже некоторым выборам, после которых стороны не могут договориться, кто победил, даже если в основе расхождений лежат разногласия, второстепенные по сравнению с революционными.
Сам Д. Пейдж, приведя эти определения, справедливо отмечает, что они «в гораздо большей степени охватывают перспективу, нежели то, что могло иметь место с самого начала…» , но нас-то интересует именно то, что характеризует революцию от начала до конца.
Не помогает и политолог Д. Голдстоун, вступивший в эту дискуссию относительно недавно. Его определение таково: «Революция - это насильственное свержение власти, осуществляемое посредством массовой мобилизации (военной, гражданской или той и другой вместе взятых) во имя социальной справедливости и создания новых политических институтов» . Во-первых, здесь есть ненужные, лишние слова в скобках: если возможно и то и другое, зачем перечислять? Во-вторых, как мы имели возможность убедиться, свержение власти в ходе революции может и не произойти. А может произойти, напротив, несколько свержений. Не считать же, что в ходе Французской революции XVIII века произошло как минимум четыре революции (четыре свержения власти). В-третьих, создание новых политических институтов - явление довольно обыденное, время от времени создаются то министерства, то партии. Вероятно, речь должна идти о политической системе, режиме, конституционном устройстве. В-четвертых, понятие социальной справедливости - понятие очень размытое, само по себе требующее конкретизации и объяснения.
Д. Голдстоун обходит рискованную тему справедливости, давая и другое, даже более загадочное определение, говоря о революции «как о процессе, в котором лидеры-визионеры используют силу масс для того, чтобы насильственным способом установить новый политический порядок» . Итак, речь идет не об отдельных институтах, а о политическом порядке, к которому стремятся лидеры (загадочное слово «визионеры», видимо, характеризует их харизму, способность к провидению или наличие эффективной стратегии). Массы мобилизуются, очевидно, не в своих интересах, а в интересах этих лидеров, играют роль «пушечного мяса». При последующем изложении событий конкретных революций Д. Голдстоун время от времени все же упоминает, что недовольство масс бывает вызвано вполне рациональными причинами - ухудшением социального положения, нарушением гражданских прав. Так что без социальной справедливости не обойтись, и политолог к ней возвращается в описательном ключе, когда ищет причины революций. Становится ясно, что осознание несправедливости социальной ситуации само по себе вытекает из каких-то обстоятельств, связанных со структурой общества.
Определение революции, данное Д. Голдстоуном, настолько неудовлетворительно, что его практически невозможно использовать для того, чтобы определить, когда та или иная революция имела место, то есть дать датировку. Так, о событиях Российской революции Д. Голдстоун пишет начиная с 1905 года, продолжает 1917 годом (причем непонятно, считает ли он, что между 1905 и 1917 годами революция все время продолжалась), а заканчивает итогами Второй мировой войны. Почему революция включает (и включает ли) именно этот период, остается непонятным . Такой же размытый подход Д. Голдстоун применяет и для беглого описания других революций в своей книги.
Однако со «свержением» в исторической традиции действительно есть путаница. Принято считать, что Французская революция в XVIII веке была одна, а вот в России в 1917 году традиционно выделяются целых две революции - Февральская и Октябрьская. Причины такого разделения носят идеологический характер, который, на мой взгляд, и является причиной методологических двойных стандартов, когда французская революция справедливо рассматривается как процесс, прошедший в своем развитии несколько фаз, а российская революция членилась на две.
В.И. Миллер стремился преодолеть противоречия между различными трактовками революции путем выделения революции как события («обвал власти»), революции как процесса («ломка» отношений и системы власти) и революции как периода истории, под которым понимается «этап в развитии страны, обычно следующий за падением старой власти или за ее острым кризисом, для которого характерны политическая (а подчас и экономическая) нестабильность, вполне естественная в этих условиях поляризация сил и, как следствие, непредсказуемость последующего развития событий» . Этот подход не представляется нам вполне обоснованным. Во-первых, революция-событие - это политический переворот, который может быть частью революции, а может и не быть (крушение нацистского режима в Германии в 1945 году, многие военные перевороты). Революция как процесс и как период практически неотличимы друг от друга, но их критерии (кризис власти, нестабильность, поляризация сил и непредсказуемость событий) недостаточны, так как могут встречаться все вместе безо всякой революции. Но в идее В.И. Миллера есть существенное рациональное зерно, обусловленное особенностью языка. Социально-политические революции (а речь не идет о революциях в ином смысле слова, например о научно-технических революциях) являются процессом, но в них выделяются события, которые современники также единодушно называют революциями. Так, в феврале (марте) 1917 года началась Великая российская революция, в составе которой выделяются два социально-политических переворота - «Февральская революция» и «Октябрьская революция». Тем не менее, период революционных перемен имел место и в мае 1917 года, и в 1918 году. Революция не сводится к двум переворотам, это более длительный процесс, протекавший с февраля 1917 года до начала 20-х годов и прошедший в своем развитии несколько фаз .
Критерии
Итак, если говорить о социально-политической революции как о конкретном историческом событии, то это хронологически ограниченный процесс от нескольких месяцев до нескольких лет. Характеризуя революцию, мы можем исходить из «классических» примеров: английского «Великого мятежа» середины XVII века, Великой французской революции конца XVIII века, серии французских революций 1830 года, 1848–1852 годов, 1870–1871 годов; российских революций 1905–1907 годов и 1917–1922 годов (по поводу даты окончания последней идут споры).
Сущность этих явлений не может быть определена через изменения отношений собственности (в Английской революции этот фактор играет незначительную роль и в центре внимания стоят религиозно-политические мотивы, разделяющие представителей одной группы собственников) или смену правящей элиты (чего не случилось в революции 1905–1907 годов). Речь не может идти о смене общественной формации в ходе одной революции.
В то же время можно выделить ряд критериев, которые объединяют как минимум все «классические» революции.
1. Революция - это социально-политический конфликт, то есть такой конфликт, в который вовлечены широкие социальные слои, массовые движения, а также политическая элита (это сопровождается либо расколом существующей властной элиты, либо ее сменой, либо существенным дополнением представителями иных социальных слоев). Важный признак революции (в отличие от локального бунта) - раскол в масштабе всего социума (общенациональный характер там, где сложилась нация).
2. Революция предполагает стремление одной или нескольких сторон конфликта к изменению принципов общественного устройства и системообразующих институтов. Определение этих системообразующих институтов и принципов, критериев изменения «качества» системы - предмет дискуссии историков. Но дело в том, что в ходе революции ведущие социально-политические силы сами указывают, какие социальные институты считают наиболее важными, системообразующими. Как правило, это принципы вертикальной мобильности.
3. Революция - это социальное творчество, она преодолевает ограничения, связанные с существующими институтами разрешения противоречий и принятия решений. Революция стремится к созданию новых «правил игры». Она отрицает существующую легитимность (иногда опираясь на прежнюю традицию легитимности, как Английская революция). Поэтому революционные действия преимущественно незаконны и неинституционализированы. Революция не ограничена существующими институтами и законом, что иногда приводит к насильственной конфронтации.
Массовые убийства не являются критерием революции, а реформы не являются критерием отсутствия революции. Обычно насилие встречается в революции эпизодически, как встречается оно во всяком историческом процессе. Частью революции могут быть и реформы, и войны, и выборные кампании, и полемика в печати. Все это может существовать и без революции, хотя, спору нет, революция делает исторический процесс более интенсивным и вариативным.
Таран истории
Таким образом, революцию можно определить как общенациональную социально-политическую конфронтацию по поводу системообразующих институтов общества (как правило, принципов вертикальной мобильности), при которой социальное творчество преодолевает существующую легитимность. Или короче. Революция - это процесс преодоления системообразующих структур общества путем социально-политической конфронтации. Акцент - на слове «процесс». Пока идет такой процесс - есть и революция. Но процесс преодоления может происходить и без соответствующей конфронтации - тогда уже и без революции. Революция - стадия процесса. Чтобы отличить именно революцию, нужно ориентироваться на указанные выше критерии, включая социально-политическую конфронтацию, преодолевающую существующие системообразующие институты, существующую легитимность. Разрушилась легитимность (как в январе 1905 года и в марте 1917 года) - началась революция. Установилась новая (как 3 июня 1907 года и, в конечном итоге, с образованием СССР 30 декабря 1922 года) - революция заканчивается, начинается новый исторический период, как правило эволюционный либо несущий с собой радикальные преобразования сверху, без неуправляемых властью масс на улицах.
Революция - не «локомотив истории», она не перевозит «вагончики» общества от станции «феодализм» на станцию «капитализм». Но она и не «диверсия на рельсах» успешно мчащегося вперед эшелона. Если существующее устройство общества приводит к накоплению социальных проблем, это значит, что страна в своем развитии подошла к стене, которую нужно преодолеть. Поток людских судеб упирается в стену, начинается «давка», разочарование миллионов и нарастание недовольства не только правителями, а своим образом жизни. Из этого положения три выхода. Либо пойти назад - по пути деградации и архаизации общества. Либо разобрать стену «сверху» - путем филигранных, смелых и продуманных реформ. Но такое в истории случается нечасто. И дело не только в уме государственных деятелей, но и в их социальной опоре. Ведь «разобрать стену» - значит лишить привилегий социальную элиту, господствующие слои общества. Если реформы не состоялись или не удались, а общество не готово просто деградировать, остается одна возможность - взорвать, проломить стену. Даже если при взрыве погибнет часть авангарда общества, даже если пострадают многие иные, даже если при ударе о стену общество на какое-то время остановится в развитии, даже если образуется груда развалин, путь должен быть расчищен. Без этого дальнейшее движение вперед невозможно. Революция - это не «локомотив», а «таран истории».
Примечания
1. См., например: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 6; Там же. Т. 21. С. 115; Коваль Б.И. Революционный опыт ХХ в. М., 1987. С. 372–374; Хохлюк Г.С. Уроки борьбы с контрреволюцией. М., 1981. С. 21; Маклаков В.А. Из воспоминаний. Нью-Йорк, 1984. С. 351; Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М., 1999. С. 53. Обзор определений революции, выдвигаемых зарубежной политологией и социологией, см.: О причинах русской революции. М., 2010. С. 9–11; Концепт «революция» в современном политическом дискурсе. СПб., 2008. С. 131–142.
2. Булдаков В.П. Красная смута: Природа и последствия революционного насилия. М., 2010. С. 7. Неслучайно, как признает В.П. Булдаков, его «книга оказалась менее всего востребована теми, кому адресовывалась в первую очередь, - историками» (с. 5). Предложенное им сочетание либеральной идеологии и «психопатологии» вряд ли могло получить широкую поддержку в историографии. Но привлекаемый В.П. Булдаковым эмпирический материал о насилии периода революции ценен для уточнения картины революционного процесса.
3. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1999.
4. Концепт «революция» в современном политическом дискурсе. С. 150.
5. Там же. Увы, сам Д. Пейдж не смог преодолеть этот недостаток. Характеризуя революции лишь на основе одного из эпизодов каждой из них (выбранных по своему усмотрению), он добавляет в определение про «фундаментальную трансформацию» еще один критерий: «в результате широкого массового признания утопической альтернативы существующему социальному порядку» (Там же. С. 157). В таком определении сохраняются старые недостатки, но возникают новые неясности. Какую альтернативу считать утопической, а какую реалистичной? Скажем, введение парламента - это утопическое требование. А ведь многие революции этого добивались. А «свержение самодержавия» и введение республики - это обязательно утопия? Если под утопией понимать конструктивную альтернативу, то сомнительно, что она овладевает массами в самом начале революции, а не до или после этого. И слово «утопический» в силу его многозначности, и слова «в результате» как претензия на единственную причину революций, найденную автором, следует исключить. А вот необходимость широкого распространения представлений об альтернативе существующему порядку - действительно важный, хотя и не единственный, фактор начала революции.
6. Голдстоун Д. Революции. Очень краткое введение. М., 2015. С. 15.
7. Там же. С. 22.
8. Там же. С. 107–110.
9. Миллер В. Осторожно: история! М., 1997. С. 175.
10. Эта точка зрения публиковалась нами в работе «Тоталитаризм в Европе в ХХ в. Из истории идеологий, движений, режимов и их преодоления» (М., 1996. С. 46–64). Аналогичный подход предлагает и Т. Шанин в книге «Революция как момент истины. 1905–1907 - 1917–1922» (М., 1997).
социальная) – коренная ломка существующего общественного строя. Революции отличаются от эволюционных (реформистских) изменений более быстрым темпом, коренным характером, одновременностью преобразований в основных сферах общества: политической, экономической, духовной. Эволюционный тип общественных преобразований является более предпочтительным, так как он менее разрушителен, более предсказуем, чем революционный, позволяет лучше сохранять преемственность и достижения общества.
Отличное определение
Неполное определение ↓
РЕВОЛЮЦИЯ
от позднелат. revolutio - поворот, переворот) - резкий всплеск, бурные возмущения движения, интервал взрывообразной активности какого-либо явления, в процессе и результате которого оно изменяет свои качественные, сущностные, целостные определенности. Революция - ключевое понятие теорий развития природы, общества, человека, познания (напр., революция в физике, в философии, в моде, революция научно-техническая, культурная и т. д.), означающее «скачок», прерыв постепенности в изменениях, Преобразование сути, смену оснований и системного характера предмета в целом. Наиболее широко идея революции используется в познании социально-исторических процессов как ступеней обретения и раскрытия продуктивных сил и способностей человечества. Революция, совместно с реформой (несмотря на довольно сложные взаимосвязи между ними), представляет собой разновидность прогрессивного, эволюционного в широком смысле типа изменений, противостоящую изменениям консервативным, реакционным, регрессивным. В отличие от реформы революция есть наиболее концентрированное, максимально быстрое и глубокое обновление явления, открывающее ему небывалые до этого возможности самоосуществления, самобытия.
Сам термин «революция» появился в 14 в. и означал тогда вращательное движение, хождение по кругу. Знаменитая работа Н. Коперника озаглавлена «Об обращении небесных тел» (De revolutionibus orbium coelestium, 1543; рус. пер. М.-Л., 1947). В политической философии 17 в. под революцией подразумевалась циклическая смена правителей или всей государственной элиты. Эвристическое значение революции как круговращения проясняется в контексте Становления научной картины мира Нового времени. «Революция» как сохранение (консервация, инерция) количества движения выводит существование тел из-под непрестанной опеки Бога, позволяет человеку предвидеть его последующие местоположения без Провидения. Бытие природных тел, за исключением творения и первотолчка, обретает автономию и постоянство в движении. С событий конца 18 в. во Франции складывается современное понимание революции как описания резких прорывов, радикальных переворотов, глубоко отделяющих предшествующее как старое, отжившее от текущего и будущего как нового, расцветающего настоящего. «Революция» сопрягается с идеями Прогресса, развития, включающего моменты отрицания, противоречий, скачков, отрицания отрицания, «снятия», возврата якобы к старому в восхождении по спирали. В сложном, разнообразном взаимодействии с этими идеями понятие «революция» меняет свое основное значение на «сверхинерционность»: сохранение, вернее, константность движения отныне мыслится не в консервации, а в наращивании его количества путем смены ряда форм, в котором выделяется точка разрыва, поворот, равный радикальному перевороту. В общем это соответствует закону сохранения и превращения энергии во Вселенной.
Философия марксизма с особой силой подчеркнула творческий характер революций как активности масс в развитии общества и государства: обновление человеческой жизни в пролетарской революции совпадает с ее самопорождением, что бесповоротно исключает из мира естественного бытия Богатворца.
В марксистской концепции исторического процесса революции - этоярчайшие и глубочайшие явления продуктивной активности людей, воплощающиеся гл. о. в коллективном действии в кризисные моменты предыстории. Революционные процессы рассматриваются в единстве двух направлений. В общем взгляде на причины и ход истории человечества революция есть способ перехода от одной общественно-экономической формации к другой, качественный скачок и обновление сущности в системной целостности общества, восходящего на более высокий уровень (виток) развития (см. Формации общественные). Предпосылки и «механика» такого преобразования, охватывающего «базис», «надстройку» и «дух» человеческой жизни, классически описаны К. Марксом и Ф. Энгельсом. Вся история жизни общественной формации между революциями от ее рождения до ее смерти делится надвое: на восходящую, прогрессивную стадию и стадию нисходящую, консервативную.
Кроме того, в марксистской теории революции особо подчеркивается фактическая и событийная сторона истории, прежде всего новой и новейшей. При анализе и оценке конкретных событий с точки зрения классовой борьбы возрастает значение собственно деятельностной стороны, поскольку учет и умение использовать быстроменяющийся баланс живых общественных сил позволяет ускорить или замедлить наступление объективно необходимых результатов, продлить или сократить и облегчить муки родов нового общественного строя. Складывание объективных и субъективных предпосылок революции, превращение общего кризиса в революционную ситуацию и перевод ее в развертывание собственно революции предстает как историческая задача, решение которой обусловлено возведением теории и практики революции в ранг искусства, в высший вид созидательное ти - коллективное творчество людьми самих себя и своих форм общежития.
В социологии социальных изменений выделяются четыре основные концепции революции: поведенческая, психологическая, структурная и политическая. Первая, предложенная П. А. Сорокиным, определяет революцию как форму отклоняющегося поведения людей, вызванную репрессией врожденных (базовых) рефлексов. Неожиданно вырывающееся беснование орды сумасшедших мгновенно разрушает дисциплину, порядок и т. д. приобретенной цивилизованности. Но хаос революции лишь затрудняет удовлетворение их базовых потребностей, а взрывной расход ускоряет истощение энергетического запаса организма. Вновь возникающая тяга к порядку и истощенность жизненных ресурсов превращает массу в удобный материал для социальной «формовки» новым репрессором. В соответствии с этой концепцией всякую революцию завершают деспотия и тирания.
Психологические теории революции концентрируют внимание на проблеме комплексных мотивационных ориентации. Самая влиятельная и наиболее разработанная из них - теория «относительной депривации» Дж. Девиса и Т. Герра. Суть дела не в самих по себе фактах нищеты и социальных лишений, а в осознании их несправедливости, которую невозможно более терпеть, несовместимости угнетения с естественным порядком и достоинством людей. Различаются три пути обострения чувства расхождения между ожиданием справедливого» по мнению людей, должного и сущим, которое может обернуться революцией; 1)нереализованность «пробудившихся надежд», 2) падение реальных стандартов жизни при прежних ожиданиях, «революция отобранных выгод», 3) период процветания, совместный рост улучшения жизни и надежд на будущее неожиданно разделяется, причем светлые ожидания продолжают расти, а реальные возможности успеха блокируются или поворачивают вспять, вызывая «революцию прогресса».
Альтернативные психологические теории исследуют революцию на макроструктурном уровне. Согласно им, причины революций следует искать в структурных ограничениях и напряженностях контекста групповых, классовых и национальных (интернациональных) отношений, а не в менталитете индивидов или их межличностных связях, в т. ч. не во взглядах и интересах завзятых революционеров. Успех революционных преобразований, направляемых массовыми выступлениями «снизу», достигается и закрепляется сменой старой политической элиты новой, складывающейся в конфликтных условиях борьбы классов, наций и государств и действующей во имя революционных символов. Тем самым акцентируется значение политики, внутригосударственной и международной, в революции. (Теда Скокпол отводит центральную роль государству в социальных революциях прошлого и будущего.)
Более односторонней и узкой является трактовка революции исключительно как политического феномена, как нарушения баланса власти и борьбы соперников за управление государством. Экстраординарность революций тем самым снижается до модели соревновательности, до крайней формы соперничества за политический контроль, мобилизующей ресурсы коллективного действия.
Слово «революция» пережило в России любопытные метаморфозы. По его употреблению и отношению к стоящему за ним понятию можно смело изучать историю страны последних ста лет. На протяжении семидесяти с лишним лет советской власти революция не просто была окружена почетом и уважением: ей приписывали поистине сакральный смысл. Большевистская революция подавалась как начало новой эры человечества. Что-то вроде явления в мир нового Христа – Ленина – с большевистскими вождями в роли апостолов и коммунистической партией в качестве новой церкви. Продолжая этот ряд, «построение коммунизма» виделось вторым пришествием Христа – воцарением на земле коммунистической утопии.
Для доказательства плодотворности и величия революции приводились достижения советской истории: создание мощной индустриальной базы и передовой науки, формирование советской модели общества массового потребления и социального государства, космические полеты и спортивные победы, внешнеполитическая экспансия и культурное влияние, и главное – победа в Великой Отечественной войне.
Подразумевалось или прямо утверждалось, что, если бы не козни внешнего врага в лице Соединенных Штатов, коммунистическое царство любви и справедливости распространилось бы на весь мир. Еще чуть-чуть, еще усилие, – призывала советская пропаганда, – и «западный дьявол» будет посрамлен, а коммунистический Христос «в белом венчике из роз» очистительной бурей пронесется над всей планетой.
Однако титаническая борьба Добра со Злом была проиграна. Ересь и измена свили гнездо в самом сердце большевистского Грааля. Интересы взяли верх над идеалами, сверкающая коммунистическая мечта рухнула.
Со второй половины 1980-х гг. идея революции подвергалась все нараставшему валу критики, а отношение к ней в официальной пропаганде развернулось буквально на 180 градусов. Любая революция, а большевистская в особенности, освещалась как исключительно негативный процесс. Акцент делался на жертвах и страданиях, в то время как достижения и победы советской эпохи подверглись капитальной ревизии.
Утверждалось, что все, чего добились Советы, можно было достичь без массовых жертв, чудовищных потерь и грандиозных преступлений, а война с нацистской Германией (да и сам нацизм тоже) вообще не случилась бы, кабы осенью 1917 г. к власти в России не пришли большевики.
Буквально, по Александру Галичу, «оказался наш Отец не отцом, а сукою». Вместо пути в небесный град большевистская революция оказалась вымощенной благими намерениями дорогой в ад на земле.
Два измерения революции
Парадокс в том, что обе эти точки зрения резонны и имеют веские основания. Революции суть диалектическое противоречие. Да, они «локомотивы истории», и в этом старина Маркс был абсолютно прав. Но вместе с тем любая революция – это Молох, и она пожирает не только своих детей (примечательно, что Дантон обронил фразу, позже ставшую крылатой, перед собственной казнью), но также невинных и невиновных.
Без Великой французской революции идеи демократии и республиканизма, лаицизма и политической нации вряд ли возобладали бы в мире. Без Великой русской революции 1917 г. практики социального государства и общества всеобщего благоденствия имели бы гораздо меньше шансов осуществиться. (Характерно, что именно после краха советского социализма, по распространенным оценкам, начался ползучий демонтаж социального государства, в том числе и на Западе.) Без «красной» китайской революции эта древняя азиатская страна, возможно, влачила бы сейчас жалкое существование, а не претендовала на мировое экономическое лидерство.
В целом без этих и других, не столь известных, революций современного мира попросту не было бы. Но и востребованная революциями плата за созидание современности оказалась баснословно высокой. Зловещей метафорой цены революционных преобразований стали пирамиды из человеческих черепов, сооруженные «красными кхмерами» в Кампучии. Вспомните знаменитое полотно живописца Василия Верещагина «Апофеоз войны». А теперь представьте не всего лишь одну гору черепов, как на этой картине, а множество подобных пирамид, зловеще белеющих сквозь зеленые заросли джунглей.
Может ли плата человечества за прогресс быть не столь высокой? Вероятно. Но, чтобы дело не доходило до кровавых революций, необходимо, дабы властвующие элиты своевременно и в адекватных формах разрешали накапливающиеся противоречия, которые, собственно, и приводят к революциям. А вот это допущение, как понимает читатель, уже не реалистично. По крайней мере во всемирно-историческом масштабе.
Люди, даже неглупые, учатся скорее на собственных ошибках, нежели на чужом опыте. Британский правящий класс приводится в пример за способность посредством компромиссов и социального реформизма избегать социальных и политических потрясений. Но сдается, дело тут не столько в якобы врожденном common sense англосаксов, сколько в их умении извлекать уроки из собственного опыта. В данном случае – из Английской революции середины XVII в., когда «железнобокие» Оливера Кромвеля показали себя достойными предтечами большевистских комиссаров.
У российского читателя слово «революция» наверняка ассоциируется с большевистским переворотом октября 1917 г. и последовавшей за ним кровавой вакханалией Гражданской войны и «социалистических преобразований». Однако миллионные жертвы и массовое насилие вовсе не обязательный атрибут революции. В мире происходило и происходит немало бескровных революций. Более того, для революций последних двух-трех десятилетий вообще характерна минимизация насилия.
«Раскассирование» Советского Союза в августе – декабре 1991 г., грузинская «революция роз» в 2003 г., два революционных переворота (2005 г. и 2010 г.) в Киргизии, проходившая в два этапа (2004 г. и рубеж 2013–2014 гг.) национально-демократическая революция на Украине, в России обычно именуемая Майданом, «арабская весна» 2011–2012 гг. – все это самые настоящие революции. И хотя порою они сопровождались беспорядками, насилием и жертвами, на фоне «модельных» революций вроде Октябрьской или Великой французской современные революции выглядят вегетарианскими.
При этом сразу же подчеркну, что война в Донбассе в 2014–2016 гг. не есть неизбежное следствие победы Майдана, и уж совершенно точно она не могла бы зайти столь далеко без активного внешнего участия. (Вопрос, почему иные революции оказываются кровавыми, а иные – бескровными, будет рассмотрен дальше.)
И все-таки даже ненасильственные и бескровные революции разрушают сложившийся порядок вещей и ведут к хаотизации – более или менее продолжительной – общества и хозяйственной жизни. Даже самые либеральные и демократические по своим лозунгам и намерениям революции неизбежно влекут за собой серьезные экономические кризисы, а то и катастрофы.
Порою потеря темпа способна обернуться выигрышем качества экономического роста. Но слишком часто постреволюционные страны оказываются в ловушке экономического хаоса и слабости новых институтов, из которой приходится выкарабкиваться десятилетиями.
И это наблюдение, естественно, приводит к сакраментальному вопросу: а не лучше ли вообще обойтись без революций? Увы, ответ будет тем же, что и несколькими абзацами выше: если бы правящие элиты могли вовремя и удачно развязывать зреющие клубки противоречий, то революции не имели бы шансов осуществиться.По словам выдающегося российского реформатора начала XX в. Сергея Витте, «все революции происходят оттого, что правительства вовремя не удовлетворяют назревшие народные потребности. Они происходят потому, что правительства остаются глухи к народным нуждам».
Но, прежде чем начать разбираться в том, каковы причины революций и что делает их в некоторых ситуациях неизбежными, следует определить, какие именно события и процессы могут быть названы революцией.
Революция: слово и понятие
Позднелатинское revolutio произошло от глагола revolvere , означавшего «возвращаться», «превращаться», «откатываться». То есть термин revolutio первоначально означал циклическое движение, возвращение к первоначальной точке, на круги своя. Именно в этом смысле он использовался в названии знаменитого трактата Николая Коперника De revolutionibus orbium coelestium («О вращениях небесных сфер») 1543 г.
Аналогично – для обозначения круговорота политических форм – термин «революция» применялся и в общественно-политической жизни. Итальянцы словом rivoluzioni называли чередование аристократических группировок у власти. В частности, флорентийцы так именовали мятежи 1494 г., 1512 г. и 1527 г., восстановившие во Флоренции прежние политические порядки.
Во Франции словом révolution было названо возвращение короля Генриха IV в католичество 25 июля 1593 г. В Англии revolution стало восстановление монархии в 1660 г. Роялисты приветствовали возвращение Карла II словами «Да здравствует революция!». В то время как предшествующее двадцатилетие, известное нам под именем «Великой английской революции» или «Английской буржуазной революции», современники называли мятежом и гражданской войной.
Так или иначе, до XVII в. включительно революции означали изменение политического строя в рамках широко взятой традиции . Как правило, традиция подразумевала монархию, религию и обычаи (социальный порядок). Характерно, что даже радикальный лидер пуританской революции Оливер Кромвель, при котором был казнен король и провозглашена республика, выступал в защиту традиционного социального порядка – «разрядов и чинов, которыми Англия славилась веками… Дворянин, джентльмен, йомен; их достоинства, они важны для нации, и в величайшей степени!».
Другими словами, то были политические, а не социальные революции. Они не посягали на масштабные социальные изменения, не говоря уже о кардинальном разрыве с прошлым и противопоставлении ему. Более того, в понимании самих революционеров цель перемен состояла именно в возвращении к некоему исконному «правильному» положению дел. Хотя они пускали стрелы из лука вперед, голова их при этом была обернута назад.
Понимание революции решительно переменилось в XVIII в., что и зафиксировала идеология Великой французской революции. Отныне революционеры не чувствовали себя связанными религией, монархией, обычаями. Более того, в воинствующей манере они отвергали эти фундаментальные основания старого мира, провозглашая окончательный и бесповоротный разрыв с ним, и заявляли о радикально новом этапе человеческой истории.
Понимание революции как социального катаклизма было подхвачено марксистской традицией и окончательно закрепилось в ней после Великой русской революции 1917 г. И живо до сего времени. Причем не только среди выживающих из ума профессоров-марксистов, но и среди массы «русских людей старого поколения», то есть тех, кто прошел социализацию в советскую эпоху. Вот они как раз считают, что революция – это непременно смена политического и социально-экономического строя, причем сопровождающаяся потоками крови, насилием и разрухой. Все остальное для них не революция.
Парадоксальным образом эта квазимарксистская трактовка активно поддерживается и развивается современной российской пропагандой. И понятно почему. Если вы подаете революцию как кровавую вакханалию с тотальным переделом собственности, то лучшего способа демонизировать саму идею революции как способа перемен и запугать ею общество просто не существует.
Однако грандиозный масштаб и глубина социальных перемен характерны в первую очередь для так называемых «великих» революций, открывавших переход от одной социоэкономической системы к другой и вызывавших всемирную динамику. А таких революций в мире было только две: Великая французская и Великая русская 1917 г. (Иногда к великим относят и Китайскую революцию 1949 г.) Вот они действительно оказались кровавыми.
Однако даже в те далекие времена не все революции были кровавыми. А в современном мире они, как правило, мирные. Даже распад Советского Союза и переход страны в новое политическое и социоэкономическое качество – а то была беспримесная революция большой социальной и политической глубины – прошли относительно бескровно. Хотя и небезболезненно. Впрочем, переход этот в России не завершился и до сей поры.
Современная социальная наука, определяя революцию, оперирует понятиями, достаточно широкими для включения всех типов революций, а не только великих. При этом смысловое ядро различных академических определений более-менее совпадает, и вряд ли оно вообще менялось на протяжении последних пятидесяти лет. Достаточно сравнить несколько определений. Революция – это «вызванная использованием силы смена правительства и/или режима и/или изменение в обществе» . «В самом общем смысле слова революция – это попытка радикального изменения системы правления. Она часто связана с нарушением существующих конституционных установлений и использованием силы».
И, наконец, два концептуально близких и хронологически самых свежих определения корифея революционоведения Джека Голдстоуна. Формулировка 2001 г.: «Это попытка преобразовать политические институты и дать новое обоснование политической власти в обществе, сопровождаемая формальной или неформальной мобилизацией масс и такими неинституционализированными действиями, которые подрывают существующую власть». И формулировка 2013 г.: «Революция – это насильственное свержение власти, осуществляемое посредством массовой мобилизации (военной, гражданской или той и другой, вместе взятых) во имя социальной справедливости и создания новых политических институтов».
В определениях нет ни намека на цену революций, масштаб и глубину революционных преобразований, результаты революций. Говорится лишь о насильственном свержении власти посредством массовой мобилизации. В этом смысле революции последних двадцати лет ничуть не менее революционны, чем великие революционные трансформации.
Насильственное свержение власти указывает, что революция и легитимность – это антиподы. Революция как раз разрывает со всей предшествующей легитимностью и стремится утвердить новую. Поэтому ламентации на нелегитимный характер революции столь же жалки и нелепы, что и жалобы на приход зимы.
Ради чего свергается власть? Все революции совершаются во имя справедливости. Но вот что именно понимается под справедливостью и способность ее достичь остаются открытыми вопросами. Лично моя позиция в данном случае может быть выражена фразой из «Мастера и Маргариты»: царство справедливости «никогда не настанет».
Однако исторический опыт и вольтерьянский скепсис периодически пасуют перед смутным, но подлинным, а потому сильным стремлением людей прорваться в царство любви и истины. В любой революционной идеологии справедливости принадлежит ведущая роль: эта идея составляет мифологическое и моральное ядро всякой революционной доктрины.
Ну, а что касается новых политических институтов, которые по замыслу революционеров должны обеспечить справедливость, то их формирование и успешное функционирование – еще один большой открытый вопрос.
Однако – и это очень важно понимать – вне зависимости от того, скромны революционные цели или грандиозны, достигнуты они или нет, это никак не отменяет право события/процесса называться революцией.
В дальнейшем, говоря о революции, я буду опираться на определение Голдстоуна. Его важное достоинство помимо ясности и лаконизма также в том, что оно позволяет отсечь от революции события и процессы, которые часто смешиваются с революцией, но революцией сами по себе не являются. Хотя могут порою выступать ее составными частями.
Не революции
В данном случае речь идет об общественных и реформаторских движениях, государственных переворотах и гражданских войнах. При определенных условиях они могут привести к революциям, что, однако, не предопределено.
Общественные движения суть массовая мобилизация в интересах отдельных групп или конкретных целей. Движения за права человека, против расовой дискриминации, за права геев – классические примеры. Понятно, что у таких движений мизерные шансы перерастания в революцию.
Зато реформаторские движения обладают в этом отношении несравненно большим потенциалом. «Реформаторские движения открыто выступают за изменение существующих государственных институтов, принятие новых законов, направленных на борьбу с коррупцией, расширение избирательных прав или более широкую автономию отдельных регионов. Однако своих целей они достигают не посредством свержения существующей власти, а с помощью законных методов, добиваясь своего в судах или через избирательные кампании, проводя новые законы или внося поправки в конституцию». Не правда ли, один к одному может быть наложено на чаяния и планы либерально-демократической оппозиции в России?
Однако вот что пишет Голдстоун дальше: «Революционными такие движения становятся лишь тогда, когда власть сопротивляется разумным переменам или медлит с ними и преследует реформаторов». Здесь обращает на себя внимание следующее: к революциям ведут не действия реформаторских движений, а глупое упрямство и наглость властей.
Чаще всего законопослушные реформаторы преображаются в пламенных революционеров, когда власть пытается украсть у них результаты выборов, что вызывает массовое возмущение. И это понятно: если власть не оставляет шансов на легальное эволюционное изменение ситуации, то даже законопослушные люди начинают невольно радикализироваться. И эта теоретическая выкладка как нельзя лучше объясняет возникновение массовых протестов в России на рубеже 2011 и 2012 гг.
В отличие от движений, обеспечивающих массовую мобилизацию, но зато не нацеленных на свержение власти, государственные перевороты направлены на ее свержение, но не сопровождаются массовой мобилизацией. В то же время, аналогично движениям, перевороты могут привести к революциям, «если лидеры переворотов или их сторонники выдвигают идеи преобразования общества на новых началах справедливости и общественного порядка, принимаются за мобилизацию масс, чтобы обеспечить поддержку своих идей, а затем воплощают свой замысел в новых институтах».
Гражданские войны, возникающие вследствие внутренних конфликтов, могут порою привести к революциям. Но и некоторые революции вызывали гражданские войны.
И, наконец, шуточная эпиграмма Самуила Маршака (перевод с английского) «Мятеж не может кончиться удачей, – В противном случае его зовут иначе» оказывается важным положением теории революций. «Любая попытка совершить революцию, – пишет Голдстоун, – есть по определению мятеж, поэтому мятежами часто называют усилия, направленные на свержение режима, но не завершившиеся успехом». Правда, противоположная мысль неверна: далеко не всякий успешный мятеж носит революционный характер: свержение власти не влечет автоматически институциональную ломку.
Итак, революция как процесс должна непременно включать в себя все четыре элемента : насильственное свержение власти, массовую мобилизацию, идею социальной справедливости, создание новых институтов. События, не обладающие подобной полнотой – движения, перевороты, гражданские войны, – не революции. Однако некоторые из них при определенных условиях могут перерасти в революции. Также они могут оказаться составными частями революционного процесса.
Типология революций
Революции не одинаковы по своим целям, масштабам, глубине, влиянию и последствиям. Что с необходимостью влечет за собой необходимость их классификации.
Деления на «великие» и «ординарные» революции в данном случае явно недостаточно. Французская и русская революции, сформировавшие для отечественного читателя представление о революции вообще, возвышаются двумя одинокими пиками. Однако судить по этим вершинным проявлениям о революциях – все равно что судить о шоферском деле по пилотам «Формулы-1».
Да и сами две эти революции укладываются в общий тип «социальных революций», предполагавших смену социальной гегемонии и массированное перераспределение собственности и национального богатства. Что, по понятным причинам, вызывало сильное сопротивление и требовало консолидированной, даже диктаторской власти. К «социальным революциям» помимо французской и русской также относятся мексиканская (1910–1917 гг.), китайская коммунистическая (1949 г.), кубинская (1959 г.), эфиопская (1974 г.), исламская иранская (1979 г.).
Еще один распространенный тип революций – «антиколониальные революции». Их содержание составило восстание против иностранных государств, контролирующих ту или иную территорию, и создание нового независимого государства. Эти революции радикально изменили политическую карту мира, начиная с середины XX века.
Однако мало кто задумывается, что первой антиколониальной революцией в действительности была Американская война за независимость (1775–1783 гг.) – борьба 13 североамериканских колоний за свою независимость от Великобритании. Кстати, в американской историографии это событие так и называется: «Американская революционная война» или «Американская революция». К нему еще можно добавить Гражданскую войну в США 1861–1865 гг., имевшую, по мнению ряда ученых, важные черты буржуазной революции.
Так что у США немалый революционный опыт. Еще важнее, что американская революция и гражданская война привели в конечном счете к формированию эффективной государственной системы, динамичной экономики и ориентированного на успех общества. Однако в том, что касается последствий революции, США скорее стоят обиняком. Да и в любом случае на каждую революцию с общим позитивным результатом приходится дюжина революций с негативным исходом.
Третий тип революций – «демократизирующие». Он в нашем случае наиболее важен и заслуживает того, чтобы целиком привести пространную и содержательную характеристику Голдстоуна. Эти революции «нацелены на свержение авторитарного режима – коррумпированного, неэффективного и нелегитимного – и замену его более вменяемым и представительным правлением. Они не мобилизуют своих сторонников, взывая к классовым антагонизмам (крестьяне против землевладельцев, рабочие против капиталистов), но заручаются поддержкой всего общества. Демократизирующие революции могут начаться с избирательной кампании или с протестов против мошенничества на выборах. В них отсутствует идеологическая страсть, присущая революциям, вожди которых считают себя творцами нового общественного строя или нового государства. Поэтому они обычно носят ненасильственный характер и не приводят ни к гражданской войне, ни к радикальной фазе, ни к революционному террору. […] Эти революции обычно плывут по течению; лидеры оказываются во власти коррупции и междоусобных разборок, а конечным результатом таких революций становится псевдодемократия, которая характеризуется либо часто сменяющимся руководством, либо возвращением авторитарных тенденций».
Из этого определения может показаться, что речь идет исключительно о революциях, разворачивавшихся последние 25–30 лет. Однако в действительности первыми «демократизирующими» революциями стали события почти двухсотлетней давности – европейские революции 1848 г.! «Демократизирующей» была китайская республиканская революция 1911 г. Само собой, в этот ряд целиком и полностью вписывается волна антикоммунистических революций, снесших на рубеже 80-90-х годов прошлого века советский блок в Европе и его оплот – Советский Союз.
Вспоминаются слова английского поэта Джона Харрингтона (1561 – 1612) в переводе С.Я. Маршака:
Мятеж не может кончиться удачей,
В противном случае его зовут иначе.
В истории человечества известно немало крупных социальных взрывов. В том числе, и таких, в ходе которых восставшим удавалось овладеть столицей (восстание Уота Тайлера в Англии) или убить правившего монарха (восстание «краснобровых» в Китае). Но все они в итоге были разгромлены и не оказали существенного влияния на общественное и политическое развитие, хотя в ряде случае власти из-за народного недовольства шли на уступки населению.
Термин «революция» вошёл в научный язык в XVI веке из названия книги Николая Коперника «De revolutionibus orbium coelestium» («О вращениях небесных сфер»). А в современном понимании он был использован только в 1660 году в Англии во время Реставрации Стюартов.
Как правило, в историографии термин «революция» не употребляется по отношению к народным выступлениям древности и Средневековья. Хотя, например, Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона именует так восстание римских пополанов под руководством Кола ди Риенцо в мае 1347 года, установившее в городе республику.
Первой революцией считается Нидерландская революция 1566 – 1609 годов. Она была и политической, так как привела к власти национальное протестантское дворянство и буржуазию вместо наместников испанского короля и представителей католической инквизиции, и социальной, поскольку в ходе неё на смену феодально-абсолютистским порядкам пришло капиталистическое общество.
Революция началась с Иконоборческого восстания вспыхнувшего 11 августа 1566 года. Оно было направлено против католической церкви – главной опоры испанского короля в Нидерландах. Повстанцы – кальвинисты громили храмы и монастыри, уничтожали иконы и статуи святых. В некоторых местах жгли дворянские поместья, уничтожали долговые и арендные записи. Беспорядки пошли на убыль лишь после того, как испанская наместница Маргарита Пармская пошла на уступки восставшим.
В 1567 году король Филипп II отправил в Нидерланды армию под руководством герцога Альбы, дав ему широкие полномочия для наведения порядка. Жестокие расправы испанцев над инакомыслящими вызвали очередной социальный взрыв. В стране развернулось широкое партизанское движение. Герцог Альба оказался не в силах справиться с восстанием, и был отозван из Нидерландов. Его место занял Луис де Рекезенс. Однако испанцам так и не удалось разгромить повстанцев.
В 1579 году семь северных нидерландских провинций образовали Утрехтскую унию, военно – политический союз направленный против испанской монархии. Тем самым было положено начало созданию нового независимого государства – Республики Соединённых провинций. 26 июля 1581 года руководители восстания подписали «Акт о клятвенном отречении», который закрепил выход Северных Нидерландов из-под юрисдикции испанского короля. Филипп II не признал легитимности новых властей, и война продолжалась. Республика Соединённых провинций вела успешную борьбу против Испании до 1609 года, когда было подписано Двенадцатилетнее перемирие. По его условиям Испания де-факто признавала суверенитет Северных Нидерландов.
Именно эти события, приведшие к созданию сильной и независимой Голландской республики, традиционно принято считать первой революцией в современном значении этого термина. Второй после неё стала Английская революция середины XVII века.
Спасибо за очень интересный ответ, но мне все же было интереснее узнать, когда было совершено самое-самое первое политическое действие, которое можно считать революцией, а не о самом раннем политическом действии, которое принято революцией считать. То есть задавая этот вопрос я рассчитывал, что отвечающий, например, будет исходить из того, что Клисфен произвел в Афинах революцию, свергнув тиранию.
Ответить
Если говорить о наиболее раннем событии, подходящем под определение революции, то можно вспомнить восстание бедняков и рабов в Египте, положившее конец эпохе Среднего царства. Приблизительно его датируют 1750 годом до н. э.
Сведения об этом событии отрывочны. Главным источником по восстанию является Речение Ипувера (Ипусера) из Лейденского папируса. Он повествует о неком социальном взрыве, в результате которого власть фараона и его вельмож была свергнута, после чего страна погрузилась в хаос. Автор папируса явно настроен против восставших и сочувствует представителям знати.
Приведу несколько отрывков из документа.
"Лучшая земля в руках банд. Человек поэтому идёт пахать со своим щитом. Воистину: кроткие говорят: «[Человек свирепый] лицом стал повсюду. Нет нигде человека вчерашнего дня». Воистину: грабитель повсюду. Раб с похищенным будет находить их. Воистину: Нил орошает, никто не пашет для него. Каждый человек говорит: «Мы не понимаем, что происходит в стране». Воистину: женщины бесплодны, не беременеют. Не творит больше Хнум из-за состояния страны. Воистину: простолюдины сделались владельцами драгоценностей. Тот, который не мог изготовить себе [даже сандалии], стал теперь собственником богатств. Воистину: сердца его рабов скорбны; не разделяют вельможи с людьми своими [их] радости. Воистину: сердце людей жестоко. Мор по всей стране. Кровь повсюду. Не удаляется смерть. Пелены [мертвого] вопиют еще до приближения к ним. Воистину: многие трупы погребены в потоке [в Ниле]. Река [превратилась] в гробницу, [а] местом для бальзамирования сделалась река. Воистину: благородные в горе, простолюдины же в радости. Каждый город говорит: «Да будем бить мы сильных [имущих] среди нас». Воистину: люди стали подобны птицам, ищущим падаль".
"Воистину: вскрыты архивы. Расхищены их податные декларации. Рабы стали владельцами рабов. Воистину: [чиновники] убиты. Взяты их документы. О как скорбно мне из-за бедствий этого времени. Воистину: писцы по учёту урожая, списки их уничтожены. Зерно Египта стало общим достоянием. Воистину: свитки законов судебной палаты выброшены, по ним ходят на перекрестках. Бедные люди сламывают их печати на улицах. Воистину: бедные люди достигли положения Эннеады, [ибо] то ведение дел Дома тридцати лишилось своей замкнутости. Воистину Великая судебная палата стала [местом] выхождения и вхождения в нее. Бедные люди выходят и входят в Великие дворцы. Воистину: дети вельмож выгнаны на улицу. Человек знающий подтвердит все это, глупец же будет отрицать, [ибо] невежде будет казаться прекрасным [все свершающееся] перед ним".
"Смотрите: огонь поднялся высоко; пламя его исходит от врагов страны. Смотрите: свершились дела, которые никогда, [казалось], не могли свершиться. Царь захвачен бедными людьми. Смотрите: погребённый соколом [царь], он лежит на [простых] носилках. То, что скрывала пирамида, то стоит теперь пустых! [гробница царя]. Смотрите: было приступлено к лишению страны царской власти немногими людьми, не знающими закона. Смотрите: приступили люди к мятежу против урея, [глаза] Ра, умиротворяющего Обе Земли. Смотрите: сокровенное страны, граны которой не знали, стало всем известно. Столица, она разрушена в один час. Смотрите: Египет [сам] начал лить воду. Тот, который лил только воду на землю, он захватил сильного во время бедствия. Смотрите: змея [урей] взята из гнезда своего [из головного убора царя]. Тайны царей Верхнего и Нижнего Египта стали всем известны. Столица встревожена недостатком. Все стремятся разжечь гражданскую войну. Нет возможности сопротивляться. Страна, она связана шайками грабителей. [Что касается] сильного ловека, то подлый берет его имущество. Смотрите: червь [гложет [знатных] покойных: тот, который не мог сделать себе саркофага, он [теперь] стал владельцем гробницы. Смотрите: владельцы гробниц выкинуты на вершины холмов. Тот, который не мог сделать себе [даже] гроба, он стал «владельцем» заупокойного имения. Смотрите: это свершилось теперь с людьми. Тот, который не мог себе построить [даже] хижину, он стал [теперь] владельцем дома. Смотрите: придворные изгнаны из домов царя. Смотрите: благородные женщины находятся на баржах-шеду. Вельможи пребывают в закромах. Тот, который не спал [даже] рядом со стеной, он стал [теперь] собственником ложа. Смотрите: владелец богатства проводит ночь [теперь], страдая от жажды. Тот, который выпрашивал осадок [напитков], теперь собственник кувшинов, кидающий их наземь. Смотрите: владельцы роскошных одеяний [теперь] в лохмотьях. Тот, который никогда не ткал для себя, [теперь] владелец тонкого полотна. Смотрите: тот, который никогда не строил себе [даже] лодки, стал [теперь] владельцем кораблей. Настоящий же их собственник смотрит на них, но они уже не принадлежат ему. Смотрите: тот, который не имел тени [опахала], стал [теперь] собственником тени. [Бывшие же] собственники тени [охлаждаются только] при дуновении ветра. Смотрите: тот, который не знал [даже] лиры, стал [теперь] владельцем арфы. Тот, который [даже] для себя не пел, он восхваляет [теперь] богиню Мерт. Смотрите: собственники поставцов из меди не украшают больше сосудов ни на одном из них. Смотрите: тот, который спал без жены из-за бедности, он находит [теперь] благородных женщин. Тот, который не смотрел на него, [теперь] стоит, уважая [его]. Смотрите: тот, который не имел своего имущества, стал [теперь] владельцем богатств. Вельможи восхваляют его. Смотрите: простолюдины страны стали богатыми. Собственники богатств стали неимущими. Смотрите: [руко] водимые стали собственниками рабов. Тот, который был [сам] посыльным, посылает другого. Смотрите: тот, который не имел своего хлеба, [стал] собственником закрома. Снабжена его кладовая собственностью другого. Смотрите: тот, волосы которого выпадали, потому что он не имел своего масла, стал собственником [целых] кувшинов со сладким- мирром. Смотрите: не имевшая [даже] ящика [с добром] стала владычицей [целого] груза. Та, которая смотрела на свое лицо в воде, [стала] владелицей зеркала. Смотрите... Смотрите: хорош тот человек, который ест свой хлеб. Питайся своим имуществом в радости сердца. Не отворачивайся от него, [ибо] полезно человеку есть свой хлеб. Бог повелевает это тому, кто восхваляет его... Смотрите: тот, который не [з]нал бога, тот жертвует ему воскурения другого. Тот, который не знал [...Смотрите] : благородные женщины великого рода, собственницы драгоценностей, отдают своих детей в качестве наложниц. Смотрите: человек [знатный брал себе] благородную женщину в качестве жены, и его защищал отец ее. [Теперь же] не имеющий такого тестя убивает его. Смотрите: дети сановников [теперь] в [лохмотьях, скот] стад их принадлежит грабителям. Смотрите: мясники режут [теперь] скот бедняков, ибо скот в руках грабителей. Смотрите: тот, который ничего для себя не резал, тот режет [теперь] откормленных быков. Тот, который не знал [даже] ящерицы, видит [теперь яства] всевозможные. Смотрите: мясники режут гусей, и они [гуси] жертвуются богам вместо быков. Смотрите: рабыни... жертвуют вещество апех. Благородные женщины... Смотрите: благородные женщины бегут. Начальники... их повержены страхом смерти. Смотрите: начальники страны спасаются бегством, они не находят [даже] милостыни (?) из-за скудости. Владелец наград бедствует (?). Смотрите: владелицы ложа спят па земле. Тот, который проводил ночь в грязи, приготовляет себе кожаное ложе. Смотрите: благородные женщины голодны, мясники же сыты тем, что они закололи [для других]. Смотрите: все должности, они не на свои: местах, подобно испуганному стаду без пастухов. Смотрите: скот разбегается. Нет никого, который бы собирал его. Каждый приводит себе его, клеймя своим именем. Смотрите: убивают человека рядом с братом своим. Тот оставляет его, чтобы спасти себя. Смотрите: тот, который не имел [даже] своей упряжки [т. е. двух быков], стал владельцем стада. Тот, который не мог найти себе быка для распашки, стал собственником большого количества скота. Смотрите: тот, который не имел своего зерна, стал владельцем амбаров. Тот, который брал в долг зерно, [теперь] сам дает его. Смотрите: тот, который не имел [даже] временных рабов, стал [теперь] собственником наследственных рабов. Тот, который был «вельможей», [теперь] сам исполняет поручения. Смотрите: силь ным [знатным] не [докладывается положение] народа. [Все] приближается к гибели. Смотрите: все ремесленники, они не работают Похитили враги страны ее ремесла. [Смотрите: тот, который собрал] жатву, он не получает ее. Тот, который не пахал [для] себя, получает жатву. [Жатва] созревает, [но], о ней не доносит [никто]. Писец сидит [в своей канцелярии], руки его бездействуют в ней".